Было мне печально и сладко. Я в самом деле крепко задумаласьи не заметила, как поднялся Блуд и шагнул вдоль лавки ко мне.

– Пойдём! – сказал он намеренно громко. –Давно что-то я красивых девок не целовал!

Я рассказывала, как мы с ним схлестнулись. Он не простилменя, язвил то и дело, но в доме, при людях, при очажном огне не ждут пакости иот врага. Я вскинула голову, потому что он собрался взять меня за плечо. Япомню, как трепыхнулись во мне изумление и обида. Нет, не страх. Бояться его,ещё не хватало. Просто Блуд застал меня над добрыми мыслями, когда душаразмягчается и опускает щит наземь и злые слова, от которых бы отмахнуться,втыкаются, что ножи в бок без кольчуги.

Посмей он тронуть меня, я бы не пощадила. Но заступа явиласьнежданная, непрошенная: Славомир подошёл сзади и взял Блуда за шиворот и заштаны. Он был силён! Поднял взрослого парня, словно щенка, напрудившего лужу намытом полу… и под начавшийся хохот швырнул из избы вон. Блуд руками взмахнутьне успел. Дверь за ним бухнула. Во влазне упало что-то, покатилось со стуком…

Надобно молвить, хохот мужчин очень мне не понравился. Неиз-за Блуда – жалеть его я и не думала, хотя, конечно, что-то свербило. Япросто решила: а ну Славомир сейчас встанет передо мною и повторит те жеслова?.. Так ли ринул бы молодца, досадившего иной девке, не мне?.. И нет нанего укорота, кроме вождя, а вождь ему брат.

Вот когда я, дурища, как следует поняла, что вовек не стануздесь равной, никого не заставлю забыть о естестве. Всё это давно должно былослучиться. И будет теперь повторяться, пока я в конце концов с кем-нибудь непойду. А чего ещё ждать? В этом воинском доме не будет с меня даже самогомалого проку, одна алчба и раздор. Может быть, потому воевода и не хотел меняпринимать. И правильно делал. Вот родилась бы я дочерью Хагена или Плотицы… даи то, Плотица не вождь…

Славомир шагнул мимо меня, едва посмотрев. Он усмехался,однако, по-моему, больше затем, чтоб спрятать досаду. Может, и в самом деле нестоило так уж казнить речистого Блуда. Однако вылитого не поднимешь. Да варяг ине собирался.

Я провела гребнем ещё раз или два, но руку что-то держало,волосы путались. Лавка была жёсткой, очаг немилосердно дымил. Я дождалась,чтобы глядело поменьше народу, смотала косищу, тихонько встала и вышла.

Во влазне старая Арва недоуменно обнюхивала на полу пятноразмазанной крови… Я подумала, как это новогородца метнуло лицом по твёрдымдоскам, и внутри что-то поёжилось. Уязвимая девка, я никак не могла броситьобычай примеривать чужие шишки к себе. Арва подошла к внешней двери, оглянуласьи нерешительно вильнула хвостом. Я собиралась поболтать немного с Велетой,досушить косу и лечь. Но было очень похоже, что в горнице мне будет так жетошно, как и внизу. Я убрала ногу со всхода. Нашла на гвозде просторныйвойлочный плащ, подарок наставника. Бросила на плечи, взяла псицу за ошейник ивыглянула наружу, в сырые оттепельные сумерки.

Через двор к дому брёл один из двоих сторожей. Длиннополаяшуба, подмокшая снизу, хлюпала по скользкому снегу. Я спросила его, не видел лиБлуда. Оказалось, Блуд только что ушёл за ворота босой и на нетвёрдых ногах.Отрок шёл об этом сказать, так что, наверное, всё устроилось бы без меня, носудьба судила иначе, и я до сих пор за это ей благодарна.

Арва по-галатски значило Быстрая. Может, когда-то она всамом деле бегала быстро, но ныне в кривых старческих лапах совсем не былопрыти. Следы вели к берегу. Я представила чёрную прорубь и медленно лопавшиесяпузыри и закричала на Арву, понукая бежать хотя немножко быстрей. Блуд выбралдля спуска крутую обледенелую тропку. Стоило нам шагнуть, и тупые когти неудержали, сука взвизгнула и поехала вниз, потянув с собою меня.

Новогородец сидел под обрывом, привалясь к холодному бокуземли и безвольно вытянув ноги… Позже я так и не спросила его, к проруби он шёлили нет. Да он бы и не сказал.

– Блуд! – позвала я, почему-то робея. Арваподнялась первая и побежала к нему, я за ней. Я нагнулась. У Блуда дрожаликрепко закушенные губы, а из-под век по щекам пролегли две мокрые дорожки. Япомнила, как он прибежал к нам в Нета-дун. Он не забоялся Плотицы и дажеМстивоя. Когда плачет такой отчаянный забияка, тут не придумаешь, что исказать.

– Не сиди, застудишься!

Он сжал кулаки и отвернулся. Он чуть не застонал, когда Арваоблизала ему лицо, а я накинула плащ.

– Пошли-ка домой, – сказала я дружелюбно. –Ну его, Славомира, не видел ты, как он Яруна учил. Что уж из-за него теперь!..

Блуд открыл вдруг глаза – в глазах была звериная мука.

– Умру, – еле выговорил он сквозь зубы. –Гляди вот…

Рванул костлявой рукой, до груди вскинул рубаху. Поймал моюпятерню, положил себе на живот, придавил… и сырой холод пополз по мне,добираясь до сердца! Там, в живой глубине, под тонкой плёночкой плоти, поднежной молодой кожей сидело что-то… чужое. Сидело, раскинув мерзкие щупальца,тугое, распухшее… и сосало Блуда, точно паук несчастную муху. Он уже смертельнобольным пришёл сюда в Нета-дун. И пытался выбить клин клином, но не совладал.

– Червь во мне, – сказал Блуд задыхаясь. –Нутро выгрыз, кровью хожу… Поем что, извергну… хотел лета дождаться…

Мой побратим ещё мог иногда поплакаться мне, но чтобыБлуд!.. Значит, совсем источила лютая хворь, если рухнула даже гордость,способная долго держать вместе душу и тело. Блуд надеялся погибнуть в бою, отруки честных врагов – и за такого вождя, чтоб не жалко было и жизни… а привеладоля заживо сгнить от червя, выевшего нутро. Захочешь выдумать хуже, не сразуполучится.

Теперь я понимаю – он всё-таки не пожаловался бы мужчине. Незря у последнего края зовут давно умершую мать. Я принялась уговаривать Блудаподняться, манила назад, в тепло, в дружинную избу. Я даже поцеловала его разили два. Белёна когда-то хвасталась мне, нецелованной, плела разные небылицы осладкой истоме и замирании сердца. Наверное, это были совсем другие поцелуи.Потом я пригрозила Блуду – не встанет, возьму на руки и отнесу. И отнесла бы,такую кожу да кости. Вот Славомира больного я б точно с места не сдвинула. Чтопомогло, уж и не знаю. Блуд наконец поднялся и закрыл глаза, как в полусне, яобхватила его, шаткого, поперёк тела, повела по тропке наверх.

Дома при виде нас, бредущих в обнимку, конечно, опять первымдолгом стали смеяться.

– Колышки в подол взялась собирать! – узнала яполный сдавленной ярости голос Славомира. Он так и прорычал эти слова, хотя инегромко. – Серебра ей не надобно!

Блуд не поднял головы, ему было уже безразлично. Тогдаребята что-то заметили, в десять рук выхватили его у меня. Мне некогда былосмотреть, смутился ли Славомир. Мы живо слупили с новогородца одежду и уложилиего на лавку, и Хаген зрячими пальцами ощупал бледное тело. Блуд лишь изредкавздрагивал.

Мой наставник спросил его, пробовал ли он гнать злого червя.Блуд довольно долго молчал, потом равнодушно и нехотя рассказал, как триждытравил себя мало не насмерть.